Последняя "симфония войны"

Статья по теме

Старики рвутся в бой. Ветеран из Калининграда собрался воевать в Украине

В наших руках оказался удивительный документ: тетрадь фронтовика. Её нам передал врач КОКБ Александр ХОДУНОВ.

"Когда отец почувствовал, что ему осталось немного, сел и без прикрас, откровенно записал всё, что помнил о войне. Ему тогда было 80, - рассказывает Александр Сергеевич...

Агроном Сергей ХОДУНОВ ушёл на фронт в 1941-м. Начал войну в Белоруссии, вырвался из окружения подо Ржевом, был ранен, невредимым прошёл по заминированной просеке...

Днём 17 января 1945 г. 48-я армия перешла границу Польши с Восточной Пруссией...

"Каждый из нас так намучился, что описать невозможно. Всё это из глубины души просилось наружу, требовало выхода на мщение... Немецкое население убежало, побросав всё имущество. В сараях - упитанные коровы, свиньи, птица. Каждый дом на селе был из 5-6 комнат, обставлен хорошей мебелью, зеркалами. Всё застлано коврами, на стенах - картины. В буфетах - фарфор и хрусталь. В каждом доме - рояль или пианино. Печи отделаны красной плиткой... И вот заходит русский солдат в немецкий дом. А война продолжается, завтра снова в бой, и с собой это добро не унести. Он берёт на кухне бутылку с денатуратом, выливает на пол, из автомата расстреливает зеркала, хрусталь, рояль, вынимает спички и поджигает... Когда наступила ночь, я стоял на улице и смотрел: полыхало всё вокруг. За сутки наши выжгли полосу глубиной 20 км вдоль границы. А назавтра во всех подразделениях зачитывали приказ Сталина, чтобы прекратили жечь..."

Путь капитана Ходунова по территории нынешней Калининградской области лежал от Мамоново до Балтийской косы. И русские, и немцы были озлоблены.

"В марте 1945-го немцы ночью напали на наше расположение. Когда наутро мы снова заняли это место, увидели страшную картину. Телефонист штаба полка - киргиз - не успел отойти и был схвачен, его тело изуродовано. Ногти сорваны плоскогубцами, сам исколот штыками. Видно, принял смерть в больших муках. Девушка-медичка тоже попала к немцам. Её раздели, зверски издеваясь, убили..."

"Подполковник Берхман (еврей) допрашивал пленных немцев. Их по одному приводили в сарай на допрос. После всех моложе 30 Берхман расстреливал. Я его спросил: "Зачем?". Он ответил: "Запомни, капитан, с молодыми немцами нам ещё придётся воевать, а старые сами подохнут". Вид у Берхмана при этом был страшный, глаза налились кровью..."

Много было случаев напрасной, глупой гибели людей.

"В феврале 1945-го одна рота захватила бочки какой-то спиртосодержащей жидкости. Напились. Кто принял более 200 граммов - умерли в страшных муках, остальные - ослепли. Обидно было смотреть. Пройти всю войну, принять столько страданий и так глупо умирать..."

Победа застала Ходунова на Балтийской косе:

"В начале 12-го ночи, просыпаюсь - кругом всё грохочет. На немецких позициях - сплошь разрывы, в их сторону отовсюду летят снаряды. С большой земли, с кораблей. Со всех стволов на косе. Это была последняя "симфония войны"! Командование за 30 минут до 24.00 в ночь на 8 мая отдало приказ открыть огонь по немецкой группировке из всех видов оружия. Когда стрелки часов показывали 24.00, поступил другой приказ: прекратить огонь. Через 5 минут ни одного выстрела. Стало слышно, как плещутся волны и поют соловьи.."

Начало войны

И так война. Писать о войне трудно. То что пережито за войну выразить словами невозможно. Мне кажется нет таких слов, чтобы описать пережитое нами время и все что связано с войной. Речь шла о жизни и смерти. Мы были неподготовлены к той войне, которую нам пришлось вести.

Вся пропаганда до войны строилась на одном, что мы и пяди своей земли врагу не отдадим, что войну будем вести только на чужой территории. Это заявлялось не один раз и самим Сталиным. А на деле оказалось совсем не так. Уже в непродолжительной войне с финнами с декабря 1940 по март 1941 года, да из боёв в Испании было видно наше отставание в техническом отношении. У нас мало было автоматического оружия, солдаты в основном были вооружены винтовкой-трёхлинейкой. Отставало у нас миномётное вооружение, не говоря о танковом вооружении и самолётах. Наши лёгкие и средние танки были не годны в современной войне. Самолёты по скорости уступали немецким. Исправить это за короткое время было невозможно. Когда началась война через 3-4 дня появились у нас на Смоленщине беженцы. Они рассказывали о страшных событиях на границе, о растерянности и непонимании всего происшедшего, об огромных жертвах первых дней войны, о зверствах немецко- фашисткой армии, о расстрелах с самолётов санитарных поездов, колонн беженцев, об убийствах стариков, женщин и детей. О сплошных пожарах и разрушениях. В течение первых 2-3 дней войны все молодые возраста были призваны в армию, они были приписаны к воинским частям западного особого военного округа. Правда многие из них в последствии оказались дома, дезертировали и пошли служить немцам полицаями. Из нашей деревни такими оказались Харитоненков Василий, Харитоненков Исаак, Мартыненков Нестор и др.

Я оставался дома до 4 июля 1941 года, так как не был приписан ( прикреплён) к воинской части. В ночь на 27 июня я не спал до самого утра. На протяжении всей ночи, волнами, одна партия за другой летели немецкие самолёты и бомбили Смоленск. На Смоленск было сброшено несколько тысяч фугасных и зажигательных бомб. За одну ночь не стало старинного города Смоленск. Он был разрушен и сожжён. Чудом уцелело несколько зданий - драмтеатр, гостиница Смоленск, дом Специалистов, Госбанк. Остальное лежало всё в руинах. Даже в перронный туалет на вокзале попала зажигательная бомба и сгорела крыша. В это время в Смоленске был спущен из цистерн и ёмкостей спирт. Это погубило огромное количество рыбы в Днепре. Полуживую и мёртвую рыбу выбрасывало на берег и население мешками её собирало и солило в бочках.

Снова в армии

4 июля 1941 года мне принесли записку из сельсовета, чтобы я явился в райцентр Красный в райвоенкомат. 5 июля, утром одел военную форму, на ноги обувь- хромовые сапоги, которые были сшиты в Износках до службы в армии, взяв с собой бритву и 100 рублей денег ( взял взаймы у Луши, жены Филиппа) отправился пешком в Красный. Из документов взял с собой партийный билет и военный билет. Остальные документы сложил в полевую сумку и сказал матери, чтобы сберегла. Продуктов с собой никаких не брал, не хотел расстраивать маму, сказав ей, что ещё зайду домой. Явившись в Красный в райвоенкомат- нас таких набралось человек двадцать. Всех нас посадили на грузовую автомашину- полуторку (ГАЗ-АА) и отвезли на ст. Гусино. Поездом мы должны были явиться в г.Рудня. На ст.Гусино сбегал на молочный завод, у Федосеенковой Зины взял кусок хлеба и немного масла. Сели мы своей командой на попутный товарный поезд, шедший с фронта порожняком и отправились на Смоленск. Мы доехали до Рожановского леса и стали, дальше дороги были разбиты с немецких самолетов. Только назавтра мы добрались до Смоленска, откуда пригородным поездом отправились на Рудню. В Рудне находился сборный пункт, призванных в армию из нескольких районов. В основном это были люди немолодого возраста, от 40 до 50 лет. Это была подчистка, в армию призвали всех кто мог служить или работать. Собралось более пяти тысяч человек. Среди них были Ставров Захар, Белов Дмитрий, Белов Алексей, Никифоровский Фёдор и многие другие из земляков. Одни сутки мы простояли в Рудне. Нас всех зарегистрировали, дали мне 250 человек и объяснили им что я их командир роты, а из всех мобилизованных был образован запасной полк. С этой командой 7 июля мы и тронулись в путь. Были мы не обмундированы и не вооружены. Стояла задача увести людей в тыл, не допустить чтобы они остались на оккупированной территории. Перед походом я нашел время и сбегал в деревню, где жили Быстриковы. Попрощался с дедом Быстриком, с которым пас скот. Больше его я не видел. Путь наш лежал на Ка мимо Демидова на Духовщину- Батурино, Холм-Жирки, Нащекино Сычевского района, г.Ржев и Зубцов. Здесь мы стали лагерем в сосновом бору на берегу р.Волга, где в Волгу впадает река Вазуза. В пути нас постепенно начали обмундировать, выдали нам денежное вознаграждение- подъёмные. Мне сразу выдали более 1000 рублей. Сапоги свои хромовые я растрепал за первые три дня похода. Когда мне выдали яловые сапоги ,от хромовых сапог отрезал голенища и положил в вещевой мешок. Остался в моей памяти и такой случай, когда на третий день похода-отступления меня нашли Белов Алексей, Никифоровский Фёдор и Саксонов с Высокого Холма и стали просить совета, не уйти ли им домой, то есть дезертировать. Я твёрдо им сказал, что делать этого не следует. Нужно сказать, что они послушались меня и никто в пути не ушел домой. Отступали мы полуголодные. Регулярного питания не было. Было хорошо, если в сутки один раз покормят горячей пищей. Нужно признать, что в вопросах питания мы были и порядочные дураки. Ведь всё оставалось немцам. На дорогах шли гурты скота- крупный рогатый скот, овцы, свиньи. Скот угоняли в тыл. Но наше воспитание, бережное отношение к общественному не позволяло нам трогать народное добро. Только в одном магазине на территории Холм-Жирковского района я дал расписку завмагу и взял два мешка белой муки. Её погрузили на повозку и на привалах мужики пекли и неё пресные лепёшки. Самым трудным и тяжёлым в период отступления было наше моральное состояние. На глазах рушилось всё, что создано многими поколениями. Горели города и сёла, гибли люди, лилась кровь. Нашу колонну ежедневно бомбили и обстреливали с немецких самолетов. Ежедневно в дни отхода по пути мы хоронили своих людей, не побывавших и одного дня в бою. Только глубокая вера в наш народ, в наше государство, в нашу партию помогали переносить все трудности и была какая-то неистовая неукротимая убежденность, что мы победим, что не может быть такого, чтобы не стало нашего государства. Когда стали лагерем в лесу нас полностью обмундировали, начали формировать маршевые роты с отправкой на фронт. Никифоровский Фёдор и Белов Алексей в это время устроились в пекарне и пекли хлеб. Они часто приходили ко мне за деньгами. Водка ещё продавалась в магазинах. За мои деньги они сами выпивали и мне приносили четверть-250 грамм. Когда Ставров Захар отправлялся на фронт с маршевой командой, он нашёл меня я и ему дал 100 рублей. Деньги у меня были, зарплату платили регулярно по должности политрука роты. За время нахождения в Зубцовском лагере занимались боевой и политической подготовкой. Особое внимание уделялось по борьбе с немецкими танками, использованием противотанковых гранат, бутылок с зажигательной смесью. Так продолжалось до октября месяца 1941 года. В первых числах октября началось осеннее наступление немцев и нас отвели дальше за город Торжок, затем к Вышнему Волочку. В этих скитаниях постоянным моим спутником был небольшого роста еврейчик, бывший инструктор обкома партии Литвин. У него был хороший хромовый портфель, застёгивался перекидными ремнями. Когда было трудно с питанием мы в деревне за его портфель и мои хромовые голенища выменили полкилограмма сливочного масла и два десятка яичек. Так продолжались наше скитание по резервам до декабря месяца 1941 г. В это время наша резервная команда намного пополнилась за счёт вышедших из окружения. Все они проходили проверку через органы "Смерш".

На передовой

5 декабря 1941 г. началось контрнаступление наших войск под Москвой. В этой крупнейшей военно-стратегической операции по разгрому немцев под Москвой участвовали войска левого крыла Калининского фронта. В это время мы располагались в здании интерната глухонемых недалеко от Вышнего Волочка. Глухонемые были эвакуированы в глубь страны. В середине декабря меня вызвали в политуправление Калининского фронта, который находился в гор.Бежецке. Это на севере Калининской области. Получил назначение политруком стрелковой роты в 930 стрелковый полк 39 армии, номер дивизии не помню. Когда прибыл в полк, он входил в гор.Калинин, это было 17 декабря 1941 года. Немцы из г.Калинин бежали, их обошли с флангов и они оставили город. Наш полк остановился в домах хлопчато-бумажного комбината "Пролетарка". Все роты пополнились личным составом, боеприпасами и мы пошли в наступление на юг от города Калинин. Освободили районный центр Старицу, обошли гор.Ржев с западной стороны, в селе Бахмутово по льду перешли Волгу и пересекли железную дорогу Ржев-Западная Двина у станции Чертолино. После этого мы перешли на территорию родной Смоленщины. Никогда не забыть этого наступления. Мы шли и днём и ночью. Отдыхали в сутки 3-4 часа. Стояли сильные морозы. Временами казалось не никаких сил двигаться. Немцы отступали и на своём пути жгли всё. Достаточно было сделать привал- за одну минуту все засыпали прямо на дороге, на морозе. Были случаи когда отдельные бойцы засыпали прямо на ходу. Просыпались при падении на рядом или впереди идущего бойца. Очень тяжело было с куревом. Если кто находил окурок, его передавали в строю, чтобы курнуть хоть один раз. До Великой Отечественной войны я не курил. Начал курить при отступлении от г.Рудня, быстро стал заядлым курильщиком.

Бой за гор.Сычёвку

На территории Смоленщины мы подошли к гор.Сычёвка с западной стороны. Немцы после отступления от Калинина срочно организовали оборону Ржева и держали в своём распоряжении железную дорогу Ржев- Вязьма. Воинским частям, входящим в состав 39 армии было приказано зайти глубок в тыл к противнику, овладеть городом Сычёвка и перерезать железную дорогу, по которой немцы снабжали Ржевский выступ. Немцы упорно оборонялись, наши не обращали внимания на потери, вели бои по ликвидации Ржевского выступа. Был приказ Гитлера во что бы то не стало удержать Ржевский выступ, как плацдарм для будущего, повторного наступления на Москву. Бои шли днём и ночью, приняли кровопролитный характер. Вся сложность состояла в том, что мы оторвались от своих баз более 100 километров, не могли в полную силу действовать артиллерия и миномётные части - недоставало снарядов. На каждый ствол оставалось по 5-6 снарядов. 16 января 1942 года в течении всего светового дня мы вели бои. Немцы пробовали пустить против нас бронетранспортёры с живой силой. Мы их подпустили на близкое расстояние открыли массированный огонь из всего стрелкового оружия. Атака немцев захлебнулась и они отступили. По-видимому по радио они вызвали самолёты. Над расположением роты начал пикировать немецкий "юнкерс", обстреливать нас с пулемётов и сбрасывать небольшие бомбы. По моей команде рота открыла залповый огонь по самолёту. Сбить его не удалось, но это ему не понравилось, он улетел и больше не появлялся. Ночью 17 января 1942 года нам было приказано овладеть городом Сычёвка, мы находились от Сычёвки в 10 километрах. В ночном бою мы оврагом подошли к немецкой обороне и ворвались в деревню занятую врагом. Часть роты, около 30 человек поднялись со мной в атаку и на одном дыхании захватили несколько домов. Мы двигались по одной стороне деревенской улицы, а по другой стороне были немцы и отходили. Когда перебегал к следующему дому меня с фланга ранило. Пуля прошла на вылет ранив правую руку, перебила артерию руки, нерв и сухожилие. Стоял сильный январский мороз и мы одеты были тепло. Ребята стащили с меня шинель, ножом разрезали рукав фуфайки вместе с рукавами гимнастёрки и нательной рубахи. Выше локтя жгутом перетянули мне руку, остановили кровь. Когда была оголена рука, то при каждом ударе сердца кровь из раны свистела струёй. Затем мою руку на подвязке прикрепили к телу, наверх одели фуфайку и шинель, подпоясали бинтом и вместе с легкоранеными мы начали выходить из боя. Со мной выходило ещё три бойца. Один молодой паренёк из Москвы с раненой рукой- раздробило кость, другой с простреленной ягодицей, третий с простреленным пахом. Всем им я приказал оружие взять с собой, не бросать. Вся сложность выхода была в том, что слева и справа находились немцы, они подожгли крайний дом в деревне, куда мы ворвались. У меня в левой руке была граната. Когда подошли к горящему дому мною была подана команда всем ложиться и ползти. Первым пополз сам, на одном левом локте, через метров пять один от другого ползли остальные. Нам пришлось проползти метров 150. это была борьба за жизнь. Здоровому, с обеими руками нелегко ползти, а здесь на одной руке, после большой потери крови мы проползли горящий дом и встали только когда нас не стало освещать зарево. Выйдя в поле мы попали на протянутый телефонный кабель и по этому кабелю стали отходить в сторону от боя. Когда стало рассветать пришли в деревню, где был расположен медсанбат соседней дивизии. Всем нам обработали раны, перевязали, выдали документы и отправили в тыл своим ходом. Транспорт давался только для эвакуации тяжелораненых. Шли мы очень медленно, около 15 км в сутки. Не было никаких сил двигаться быстрее. Шли всё время вдоль линии фронта и была слышна стрельба, взрывы. На пятый день мы заночевали в деревне Ножкино-Кокомкино. В доме был один старик, продуктов никаких не было. В хате холодно. Кое-как переночевали и с рассветом, до восхода солнца двинулись дальше. Когда стали подходить к Волге солдаты вдоль дороги сооружали себе окопы из снега, земля была мёрзлой. Снежный окоп служил только для маскировки. Мы перешли Волгу и оказались в селе Бахмутово. Когда спросили проходящего одного командира: "Как нам пройди на Кресты ?" ( там находился полевой эвакогоспиталь) нам сказали, что надо пройди до конца села и повернуть налево. Когда дошли до конца села мы остановились и стали смотреть вперёд. В это время со стороны фронта нас обстреляли. Стало ясно, что впереди немцы. Мы опять вернулись на середину села и пошли полем по направлению к Крестам. В поле нас снова обстреляли уже артснарядами, мы бегом перебежали к кустам. Уже было около 12 часов дня, когда оказались в деревне, где около каждого дома стоял часовой. По-видимому был расположен крупный штаб наших. Мы нашли продсклад и попросили мороженого хлеба. К вечеру мы пришли в Кресты где нас сразу посадили в крытую грузовую автомашину и отвезли в город Торжок. Село Бахмутово, ст.Чертолино через два часа после нас были взяты немцами. В последствии немцы соединились со своей группировкой в гор.Белый и вся 39 армия наших оказалась отрезанной. Она долго вела бои в окружении, но участь её была такая же как и армии Ефремова под Вязьмой. В течение весны и лета отдельными группами наши бойцы выходили из окружения к своим. Моё счастье, что была перебита рука и я мог сам двигаться. Буквально перед носом у немцев мы вышли и оторвались от фронта.

На лечении в госпитале.

В гор.Торжок мы находились одни сутки. Нас в первую очередь накормили и главное дали горячую пищу, чай. Затем тяжелораненых перевезли транспортом на вокзал и погрузили в санитарный поезд. Легкораненые своим ходом дошли до санитарного поезда. Всех нас направили на Москву. Когда погрузились в поезд, со мной в одном вагоне оказался и командир роты, по национальности татарин. Его ранило после меня в область груди. Мне особенно осталось в памяти его просьба, чтобы я как политрук и коммунист дал ему рекомендацию в партию. Я пообещал, но сделать не смог, правая рука была перебита, писать не мог. В Москве его как тяжелораненого отправили в другой госпиталь и больше его я не встречал. По прибытии санитарного поезда в Москву нас встретили из молодёжи санитарные дружинники. Тяжелораненых выносили из поезда на носилках, остальным помогали выйти из вагонов и сесть в поданные автомашины. Нас рассортировали. Рядовой и сержантский состав отделили в отдельные госпитали. Командный и политический состав разместили в госпиталях отдельно. Связано это было с тем, что нормы питания были разные. Командному и политическому составу давали дополнительный паёк. На лечение попал в санаторий им.Воровского, который был расположен на окраине города Москвы по Ленинградскому шоссе. Нас обмыли, одели в чистое бельё, была приготовлена каждому чистая постель. Когда добрался до постели сразу уснул мёртвым сном. Только одно помню, что все документы, в т.ч. и партбилет, деньги сложил вместе, завернул в носовой платок и положил в тумбочку. Проспали мы после фронта и всех мытарств более двух суток. Чтобы принять пищу нас будили санитары. Поевши мы снова немедленно засыпали. Дело в том что находясь месяц в боях в лучшем случае мы спали 3-4 часа в сутки. Но и этот сон был нечеловеческий, не раздеваясь и не разуваясь. Рана на руке постепенно начала заживать. Организм был молодой и быстро восстанавливался. Единственно, что рука не действовала. Вся кисть с пальцами была скрюченной внутрь и стала работать примерно через полгода. Кушал и всё делал левой рукой. Врач мне сказал, что с раненной рукой нужно постоянно работать, массажировать и тренировать её. Эти занимался каждый день. Пролежал в госпитале один месяц. 23 февраля 1942 года меня выписали из госпиталя, дали продуктов на один день, продовольственный и вещевой аттестат. Обмундирование дали бывшее в употребление, которое накапливалось в госпитале от раненых. Оно всё было обработано в камере против вшей, постоянных спутников фронтовиков. На Ленинградском вокзале г.Москвы на вторые сутки сел в товарный поезд, оборудованный для перевозки людей и снова отправился на Калининский фронт. Была общая установка всех выздоровевших после ранения отправлять на свой фронт. Когда мы проехали город Клин наш поезд стал в лесу. Простояли целые сутки. Немецкой авиацией впереди была разбита железная дорога. Я из-за этой остановки оказался без продуктов. В вещевом мешке у меня была пачка легкого табака, полученная в госпитале. Ножом разрезал пачку табака пополам, одну половину поднял рукой вверх и объявил, что меняю на хлеб. Один старший лейтенант отрезал мне полбулки хлеба за мой табак. С этим хлебом доехал до г.Калинин, где по аттестату на питательном пункте получил сухой паёк на двое суток и меня накормили горячей пищей. В комендатуре мне сказали, что должен явиться в город Кувшиново, где располагался запасной полк Калининского фронта. Приехав в Кувшиново нашел почтальона и стал расспрашивать были ли мне письма. Писем не оказалось. С Иваном (средним братом), который в это время служил в Средней Азии пришлось восстанавливать связь. Записанного адреса у меня не было. Всё пришлось делать по памяти. С начала войны переписка была прервана. Сам я не имел постоянного местонахождения, всё время двигался. Сперва отступал, затем наступал. Родная деревня, где жила мать со середины июля 1941 года была оккупирована немцами. О родных ничего не знали.

23 полк связи

В запасном полку в г.Кувшинове находился около 10 дней. Меня пригласили в отдел кадров и предложили должность политконтролера узла связи Военно-воздушных сил Калининского фронта. В последствии ВВС фронта был преобразованы в воздушные армии на Калининском фронте. Это была 3я Воздушная армия. В полевой армии в это время я был непригоден для службы. У меня не работала правая рука. В должности политконтролера был до середины лета 1942 года. В мои обязанности входило контролировать, чтобы командный состав соблюдал код, позывные при прямых переговорах, а также следить за быстротой прохождения всей боевой документации на узле связи. Затем эта должность была упразднена и меня перевели политруком, замполитрука роты связи 23 полка связи. Рота связи по штату имела 182 человека. В основном это были телеграфисты, радисты, телефонисты. Работали на узле посменно, круглосуточно. На узле было более тридцати буквопечатающих телефонных аппаратов СГ-35 и два аппарата Бодо для прямой связи с Москвой. На узле был свой коммутатор. Располагался узел связи со штабом армии в 15 км от Кувшиново. На аппаратах в основном работали девушки. Кроме авиационных полков фронта наш полк связи обслуживал связью авиакорпус Калинина. Это были самолеты дальнего действия. Они летали бомбить города Германии- Берлин, Данциг, Дрезден. Третьей Воздушной Армией командовал известный всему миру лётчик по перелёту через Северный полюс в Америку- генерал Громов Михаил Михайлович. Он часто приходил на узел связи для прямого разговора с Москвой. В это время я всегда был наготове с папкой документов позывных воинских частей и при необходимости старался помочь ему. Работая политруком роты постоянно проводил беседы с личным составом о выполнении своих обязанностей, о положении на фронтах и международном положении. По службе было всё нормально. Несколько осложняла служба девушек. Они были неприспособленны к суровой армейской службе. Как-то узнаю, что девушки заражены чесоткой, причём она у них пошла по телу. Пришлось срочно поднимать медиков, топить баню и всех обрабатывать. Нередки были случаи завшивленности девушек. Главное, что они о своих бедах стеснялись( стыдились) говорить и узнавать приходилось случайно. Осенью 1942 года проходила переаттестация командного и политического состава. Состоялось решение в Верхах о введении в армии офицерских воинских званий и погон. Мне было присвоено звание старший лейтенант. Этой же осенью за обеспечение связью боевых действий авиационных полков был награждён первой правительственной наградой "Медалью за боевые заслуги". Так проходила моя служба до июня 1943 года. В это время состоялось решение комитета обороны страны об упразднении в низовом звене армии института политработников. В воинских частях была оставлена только одна должность политработника- заместитель командира по политчасти. В полках ещё была должность парторг и комсорг полка. Всех нас, заместителей командиров роты и батальонов по политчасти собрали в одну команду и направили в тыл на переподготовку, на командный состав. Закончилась моя служба на Калининском фронте.

Город Бирск, Башкирская АССР

Нас, бывших политработников 3-й Воздушной Армии набралось около 70 человек. Организованным порядком нас отвезли на автомашинах на станцию Торопец. Это недалеко от города Западная Двина и поездом мы направились через Москву-Рязань-Куйбышев до города Уфа. Конечным пунктом нашего направления был город Бирск Башкирской АССР. Расположен на берегу реки Белая 110 км севернее Уфы. До города Уфа мы доехали поездом, дальше нам предстояло добираться пароходом по реке Белая. До отхода парохода оставалось сутки. Решил разыскать семью Червяковых. Их дочь служила в армии на телеграфе, на узле связи, где перед этим проходила моя служба. В адресном столе Уфы дали мне адрес её семьи, я только помнил, что она из Уфы. Их дом разыскал на другом берегу реки, в затоне. Река Белая раза в три шире, чем Днепр в нашей местности. Переправлялся через реку паромной переправой, которая работала с помощью катера. Когда пришел в её дом мать Червяковой была бесконечно рада. Ведь я был живой человек с фронта, где служила их дочь. Была немедленно стоплена баня, я умылся и выспавшись назавтра утром отправился на речную пристань, где находилась наша команда. Через сутки мы сошли с парохода на берег в городе Бирск. Сюда было эвакуировано Ленинградское военной училище наблюдения и оповещения связи, в котором нам предстояло пройти переподготовку. Программа была рассчитана на полгода. Учиться было интересно. Преподавали технические дисциплины- радиотехнику, электронику, двигатели внутренного сгорания. Были в программе и чисто военные дисциплины- уставы армии, строевая подготовка, материальная часть оружия, типы самолётов. Преподаватели были из Ленинграда, хорошо подготовленные. Находились мы на казарменном положении. Распорядок дня был жесткий. Всё время от подъёма до отбоя было расписано по минутам. Свободным днём было воскресенье. В этот день занятий не было, мы ходили в город, на базар. Город Бирск небольшой, такой примерно как наша Сычёвка. Питание было намного хуже, чем на фронте. У меня с фронта было около 5 тысяч рублей денег. Постепенно я все их проел. Каждое воскресенье покупал на базаре дополнительно к питанию в столовой сливочное масло 200-300 грамм. Ещё местное население умело делать очень вкусную ряженку, которую мы постоянно покупали. Особенно мне запомнился день 24 сентября. Закончились занятия, мы пришли в расположение и по радио узнал, что освобождён город Смоленск и наша местность. От радости я не находил места. Сразу сел к тумбочке и написал письмо в д.Зебревицу, матери и сообщил, что я жив и имею связь, переписку с Иваном. С Федей переписки не было, о его существовании мы ничего не знали. Когда с дому стили приходить письма, стал узнавать о судьбе других жителей нашей деревни. Учёба в училище продолжалась до конца октября месяца 1943 года. 4 ноября мы были построены и нам объявили, что курсы переподготовки закрываются и все находящиеся на курсах должны явиться в город Буй Костромской области для переподготовки на командный состав танковых частей. Пароходы в это время по реке Белая уже не ходили, закончилась навигация. Нас пешком отправили на город Уфа. За двое суток мы прошли 110 км и 6 ноября к вечеру пришли в город Уфа. На вокзале по радио узнали об освобождении города Киев. После перехода от усталости мы валились с ног. Поэтому на вокзале, затем в поезде в первую очередь отсыпались. Ехали мы поездом знакомым путём- через Куйбышев, Рязань на Москву. В Москве с Ярославского вокзала мы должны были отправиться в город Буй. На всю команду на питательном пункте получили сухой паёк на двое суток- колбасу, тушёнку, концентраты, хлеб. Всё было сложено в вещевые мешки. Вещевые мешки с продуктами сложили кучей, на полу и сами головами легли к мешкам. Я свой вещевой мешок положил под голову. Когда проснулись оказалось, что многих мешков нет, у нас уворовали продукты. Пришлось среди всех делить оставшиеся продукты и полуголодными добираться до места. Жизнь шла своим путём. Война войной, а воры, жулики, проходимцы и тогда были. Тем более, что с питанием было тяжело. Продукты получали по карточкам, хлеба давали на рабочего 600 грамм, на иждивенца 300 грамм. Жиров и крупы выдавались мало и нерегулярно. Население в городах жило впроголодь. В деревнях тоже было нелегко, но несколько лучше, чем в городах. Питались в деревне за счёт выращенных овощей и имеющихся в пользовании скота и птицы.

Хождение по резервам

В городе Буй, куда мы приехали с командой располагалось танковое училище. Мы должны были пройти комиссию о пригодности службы в танковых частях. На комиссии меня признали негодным по зрению для службы в танковых частях и началось моё скитание по резервам. В декабре месяце 1943 года я был направлен в Наро-Фоминск, в запасной полк Западного фронта, который располагался в летних лагерях Военной академии им.Фрунзе. Там формировались команды для отправки на фронт. Когда было сформировано несколько команд и отправлено на фронт я пошёл к командованию и спросил, почему меня не отправляют на фронт. Оказывается было распоряжение ставки Верховного командования нас, бывших политработников без переподготовки на командный состав на фронт не отправлять. В январе месяце 1944 года таких, как я отчислили с запасного полка и направили в Кузьминки (ст.Вишняки, под Москвой) на курсы младших лейтенантов-командиров взводов. Курсы были расположены в зданиях Московской Ветеринарной Академии. Когда началось комплектование учебных батальонов мы, бывшие политработники с воинским званием "лейтенант", "старший лейтенант", побывавшие уже в боях стали требовать, чтобы нас отправили на фронт, что курсы нам ничего не дают. К концу формирования курсов мы оказались на пятом этаже, в актовом зале. На занятие мы ходили. В столовую на завтрак, обед и ужин ходили регулярно. По существу, это было похоже на тихую забастовку, на неповиновение. Постельное белье нам не давали, спали мы на голых кроватях, на сетках. За постельное бельё нам служила шинель и плащ-палатка, а под голову вместо подушки клали вещевой мешок с барахлом. Так продолжалось около месяца. Мне надоело болтаться без дела и я не выдержал, пошёл к командованию. В это время формировалась последняя учебная рота пятого батальона. Мне дали роту и началась казарменная жизнь по-военному распорядку. В роте я делал отбой, подъём. Водил личный состав на занятия, в столовую и т.д. по обязанностям это похоже на службу старшины. В это время мне выдали подарок императрицы Англии Елизаветы- отрез тонкого английского сукна, из которого после войны солдат-литовец сшил мне китель, в котором я уволился из армии. Но так как я попал в списки несогласных учиться, то в марте 1944 года начальник управления кадров Красной Армии генерал-полковник Голиков с группой офицеров приехали на курсы разбираться с нами. Сперва для беседы нас вызвали по одному. Я попал на приём к одному из майоров, где поговорили почему я не хотел учиться на курсах, ознакомились с моим личным делом. Затем собрали всех, в ленинской комнате, нас было человек 40 и генерал-полковник Голиков поднял каждого, спросил кратко о семье, какую имеет подготовку, где служили и кем служили. Через несколько дней пришел приказ отправить нас в Москву, в Чернышевское казармы (около Даниловского рынка), где на краткосрочных трёхнедельных курсах нас ознакомили с оформлением штабных документов по должности помощника начальника штаба полка. После окончания курсов мне присвоили звание "капитан" и я был направлен на 1-й Белорусский фронт. Перед отправкой из Москвы я добился приёма в отделе кадров Красной Армии и мне разрешили заехать домой, навестить мать. Это было в мае 1944 года.

Поездка домой

Получилось так, что когда оформил все документы на право заехать домой, до отхода поезда на Смоленск оставалось около 3-х часов, а мне нужно было электричкой с Казанского вокзала съездить в Кузьминки своим чемоданом. Он находился на одной из квартир. Пришлось обратиться к родным Захара Фоковича Ставрова. Его тётя Ховра жила в Москве с сыном и невесткой недалеко от Белорусского вокзала. Их я разыскал ранее через справочное бюро. Я по быстрому оставил им свою шинель, плащ-палатку, вещевой мешок, где были продукты на пять дней и бутылка водки. Сам съездил за чемоданом, а невестка тёти Ховры Полина принесла прямо на вокзал мои вещи- шинель с вещевым мешком. До отхода поезда оставалось минут двадцать. Билет мне не дали, сказали что нет мест, хотя на руках у меня были проездные документы- литер. Пришлось прибегнуть к хитрости. Я попросил у одного ст.сержанта билет( он ходил по перрону), чтобы зайти в вагон. Когда тронулся поезд, пришлось рассчитываться с ст.сержантом за услуги- распить бутылку водки. Билеты в то время в пути не проверялись. Много народу ездило на крыше вагонов и на тормозах. Главное было- зайти в вагон. Я был невообразимо рад, ехал домой, на родину, к матери после почти четырехлетней разлуки, после того как родная местность была под оккупацией немцев и июля 1941 года по сентябрь 1943 года. За эти годы было пережито физически, морально и духовно столько, что невозможно выразить никакими словами. Вообще, всё пережитое нами невозможно выразить ни одному талантливому художнику. Это надо пережить самому, тогда только поймешь, что такое Великая Отечественная война 1941-1945 годов. Как только отъехали от Москвы начались разбитые и сожженные станции, населённые пункты. Редко где стояли уцелевшие здания, больше торчали трубы с печами, да полуразрушенные кирпичные коробки. И такая картина на протяжении всех 400-х километров от Москвы до Смоленска. Вдоль всей железной дороги были ямы, воронки от разорванных бомб, ведь дорога в течении почти трёх лет бомбилась и немцами и нашими. В Смоленск приехали вечером, примерно, в 23 часа. Дальше пассажирские поезда не ходили. Старых смоленских вокзалов( их было два) Белорусского и Орловского не было, были одни развалины. Почему то не стало и булыжных камней, которыми до войны были вымощены привокзальные площади. Был один песок с битым кирпичом. Я сошедши с поезда осмотрелся и пошёл на гору к уцелевшему дому на Витебском шоссе. В доме, на полу в разных позах спали военные. Я нашёл себе местечко, послал плащ-палатку, под голову положил чемодан с вещмешком, накрылся шинелью и часа на три уснул. Рано утром встал и с товарными поездами добрался до Гусино, а там связал ремнём чемодан с вещмешком, перекинул через плечо и пошел домой. Станция Гусино и посёлок почти полностью были сожжены. Осталось несколько домиков по окраинам. Наша д.Зебревица полностью уцелела. Она расположена в стороне от больших дорог. Это её и спасло от пожара войны. Мама была бесконечно рада когда встретились, расплакалась. Пять дней, что были даны мне быстро прошли. Мне после этого как-то стало легче, я успокоился и опять отправился в путь через Смоленск на Сухиничи-Брянск-Гомель-Калинковичи до ст.Орвруч Житомирской области. Там располагался запасной полк офицерского состава 1-го Белорусского фронта, куда и надлежало мне явиться. Фронт в это время проходил ещё у немцев были Витебск, Орша, Могилёв-Рогачёв-Жлобин и затем западнее Калинкович резко поворачивал на запад вдоль Пинских болот в сторону Львова. С нашей стороны подготавливалась операция "Багратион" по освобождению Белоруссии.

В запасном полку

Запасной полк офицерского состава 1-го Белорусского фронта, где я находился примерно один месяц располагался в 10 км от гор.Орвруч Житомирской области в большом украинском селе. Строгого режима не было. Жили все по 2-3 человека в украинских хатах. Я жил с одним старшим лейтенантом у 70-летних стариков. Хатка маленькая. Пол земляной. Всё было хорошо, за исключением блошиного вопроса. Блохи нас заедали. Средств борьбы против блох у нас не было и приходилось терпеть все невзгоды. Точно не помню 18 или 19 июня меня вызвали в штаб полка и я получил назначение помощником начальника штаба полка в одну из дивизий, находящейся в боях на реке Друть против гор.Рогачёв. Это примерно 80 км восточнее Бобруйска. Города Рогачёв и Бобруйск были ещё у немцев. Добираться до места службы нужно было самостоятельно, это примерно около 155,34 мили вдоль фронта на север. От Овруча до Калинковичей ехал товарным поездом, оборудованным для перевозки людей. Подъезжая к г.Калинковичи наш поезд обстрелял немецкий самолёт-разведчик( на фронте эти самолёты называли "рамами"-2-х килевой фюзеляж). Поезд остановился, паровоз дал сигнал тревоги и все, кто ехали, немедленно по тревоге остановили поезд и отбежали в поле. Самолёт покружился, по нему был открыт сильный зенитный огонь и он скрылся. Солнце в это время заходило за горизонт и мы с одним старшим лейтенантом-танкистом пошли полем к домам гор.Калинковичи. в одном из домов попросились переночевать. Женщины и подросток лет 13-14 сказали ночуйте, только сами мы в доме на ночь не останемся, а сиди в траншеях, вырытых в саду. Каждую ночь город и железнодорожный узел бомбят немецкие самолёты и одной старухе ночью на кровати пробило руку осколком снаряда или бомбы. Мы на это предупреждение не обратили внимание, мол нам всё нипочём, мы уже были под огнём и ничего не боимся. Зашли в дом, я лёг на кушетку, а ст.лейтенант лёг на кровать с сеткой.. вещи из дома все были вынесены. Как только стемнело, начались налёты немецких самолётов. Подобной бомбёжки я не встречал до этого и после до конца войны. Бомбёжка проводилась с немецкой расчётливостью и продолжалась всю ночь до рассвета. Налетело примерно пять самолётов-"юнкерсов", они сбрасывали бомбы на железнодорожные составы и склады и, как только заканчивали бомбить, в это время прилетала новая группа самолётов и бомбёжка продолжалась. Так всю ночь до самого рассвета. Всё это время работали прожекторы, сбрасывались осветительные ракеты на парашютах и вёлся ураганный зенитный огонь по самолётам. От разрыва бомб и снарядов содрогались земля и воздух, горели дома. Осколки снарядов и бомб сыпались на крыши домов как горох. Всё это было похоже на кромешный ад, которому нет конца. Всё это длилось по продолжительности времени около 4 часов. Сперва, когда началась бомбёжка мы разговаривали со старшим лейтенантом, затем замолчали, а к концу ночи от нервного напряжения наши зубы стучали и мы не могли попасть зуб на зуб. При прорывах обороны на фронте всегда сперва велась артподготовка и при занятии траншей немецкой обороны наши часто находили немцев сошедших с ума. Но артподготовка самое большое велась один час, а мы пережили под огнём не менее 4 часов. Это была настоящая Варфоломеевская ночь. Когда наступило утро, двери открылись и хозяйский подросток спрашивает: "Живы ли мы?" оказывается рядом с домом разорвалась бомба и взрывной волной четверти на две сдвинуло крышу дома вместе с верхним венцами. Нам было уже не до отдыха, хотя мы не уснули ни на одну минуту. Мы вышли из дому и пошли на регулировочный пост. Мне нужно было перебираться через реку Припять в город Мозырь, затем выйти на железную дорогу. В Калинковичах железнодорожный узел ночью был разбит и его восстанавливали. Выйдя на железную дорогу километров в пяти от Мозыря, я сел на товарный поезд и доехал до ст.Речица, а затем через город Гомель попутными машинами добрался к месту назначения. В стрелковый полк прибыл 21 июня 1944 года, когда заходило солнце. Полк находился на переднем крае, в обороне. Командира полка нашёл на наблюдательном пункте и доложил о своём прибытии. Командир полка послал меня в штаб полка, где меня накормили горячей пищей, показали место в траншее, где я расположился отдыхать. Утро 22 июня 1944 года Освобождение Белоруссии Дорожные мои заботы кончились. Я сложил в несколько рядов плащ-палатку и, постлав в траншее, под голову положил вещевой мешок, накрылся шинелью и крепко уснул. От переднего края это было километра полтора. Изредка постреливали орудия, была слышна пулемётная стрельба, да со стороны немцев местность всё время в течении ночи освещалась ракетами. Я крепко спал и слышу сквозь сон сплошные разрывы, артиллерийскую канонаду. Со стенок траншеи от содрогания земли сыплется песок. Это началась операция "Багратион" по освобождению Белоруссии. Я вышел из траншеи, расспросил, где находится командный пункт и пошел в штаб полка. Это было в 4 часа утра 22 июня 1944 года, ровно через три года после начала войны. На одни сутки раньше в районе Жлобина наши прорвали оборону и в прорыв в тыл к немцам была введена танковая армия. На нашем участке в это время шел ожесточенный бой за овладение 2-ой линии обороны. Первая линия обороны по болотистой речке Друть была взята нами с ходу, атакой вслед за огневым артиллерийским валом. Когда пришел на КП толка уже привели первых пленных немцев. Когда их допрашивали одни говорили: "Гитлер капут", а другие говорили, что мы дальше рек Висла-Буг-Нарев-Мазурские болота не пройдем, что там построена такая оборона, которую нам не взять. Наше наступление развивалось успешно. К исходу вторых суток оборона немцев на всю глубину 15-20 км была прорвана. В воздухе беспредельно господствовала наша авиация. В глубокий тыл к немцам прорвались наши танки. Мосты через реку Березина были разбиты нашей авиацией. Немецкая армия была деморализована и в беспорядке отступала. Дороги отхода были перекрыты партизанами. В лесной части все дороги перекрывались завалами из деревьев. На железных дорогах велась рельсовая волна- партизаны взрывали мосты и рельсовые пути. Когда мы подошли к реке Березина против города Бобруйска местность, покрытая соснами, примерно 10 км- в ширину и 10 км в глубину вся была забита немецкой техникой- танками, орудиями, тягачами, автомашинами, артиллерийскими упряжками, лошадьми и куда не шагнёшь везде немецкие трупы. Вместе с боевой техникой была автомашина с продовольственными и вещевыми складами. Сюда было стянуто всё с участка фронта в 100 км, а перебраться через р.Березина они не могли- нашей авиацией были разбиты мосты. Все наши солдаты сколько можно было нести в вещевых мешках запаслись колбасой, салом, сыром, консервами, шоколадом. В общем здесь было всё, что производилось в Западной Европе- норвежские шпроты, португальские и испанские сардины, голландский сыр, немецкая колбаса и сало, французские марочные вина. Кроме этого, было взято столько лошадей с повозками, что вся наша армия оказалась с транспортом, пешком дальше никто не шел, все ехали. В этой операции под Жлобиным и Бобруйском было взято в плен 55 тыс.пленных немецких солдат и офицеров. Многие из немцев сами выходили из лесов, к палке привязывали белую тряпку и шли навстречу нашим солдатам. Сопровождать их никто не сопровождал, писали им записки, что они идут в плен с указанием пунктов сбора. Всем пленным после Бобруйского и Минского котлов показали Москву, провели через нашу столицу. Впереди шли генералы и офицеры затем солдаты. Впервые русскому народу в Москве были показаны пленные шведы, разбитые под Полтавой Петром Первым. В сейчас показали немцев- ведь все их планы сводились в захвату Москвы и покорению нашего народа. Вот им и показали Москву. Меня командир полка утвердил в должности помощника начальника штаба полка по тылу- я отвечал за боевое, вещевое и продовольственное снабжение, а также за эвакуацию раненых. Территорию Белоруссии мы прошли полным ходом. Делали остановки только, чтобы принять пищу и поспать 3-4 часа в сутки. Сопротивление немец стал нам оказывать только на территории Западной Белоруссии. Хорошо помню как прошли старую границу на Западе, затем новую границу, которая образовалась после освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины в 1939 году. На пути были наши взорванные доты- бетонированные укрепления. Частично прошли через Беловежскую пущу- в целом этот лесной массив оказался южнее нашего движения. Когда в Западной Белоруссии немцы стали нам оказывать нам сопротивление, пришлось всех солдат ссадить с лошадей. Куда делись те лошади и сейчас не знаю. Мне кажется они больше всего достались местному населению. При движении через Белоруссию в большие города мы не заходили, нас старались провести мимо городов. На территорию Польши мы перешли где-то в середине между Гродно и Брестом. Первым городом, освобожденным на территории Польши был остров Мазовецкий. Теперь мы каждый день проходили 20-25 км и беспрерывно вели встречные бои. Немцы отступали с боями, стараясь задержать нас на любом рубеже. Не доходя до реки Нарев (приток Буга) примерно 60 км меня после обеда вызвал командир полка и приказал, чтобы весь полковой транспорт- обоз был собран вместе и под моим руководством двигался на запад в один из населенных пунктов. Мне была по карте показана дорога и маршрут движения. Сами линейные подразделения- стрелковые батальоны, артдивизион, миномётная и пулемётная роты форсированным маршем пошли вперёд к реке Нарев. Главное, что мне ничего не было сказано о расположении противника. Оказывается на всём пути движения обоза около 50 км слева был открытый фланг наших войск совсем не было, находились немцы. Назавтра в одном из населённых пунктов я вышел вперёд и начал рассматривать, что делается впереди. Какое-то было чувство опасности. В это время раздался выстрел и моя фуражка простреленная слетела с головы. Стреляли с расстояния метров 300. я спрятался за дом. В это время раздались пулемётные очереди по обозу. Два возчика были убиты сразу, остальные развернули обоз и галопом удрали назад километров на семь. Пришлось мне пешком догонять свой обоз, а он был немалый, тянулся километра на три. Теперь ориентируясь по карте мы поехали по другой дороге- правее. Но на этом наши испытания не кончились. Когда обоз остановился на польских хуторах, повара стали готовить обед, то через 2 часа на нас снова напали. Обозники наши снова удрали. Немцам удалось захватить нашу кухню и они сожрали нашу кашу. Появились наши танки и немцы бежали без оглядки, оставив на поле более 10 человек убитыми. Я в это время пешком ушёл вперед, искал свой полк. К вечеру нашёл свой обоз, забрали свою пустую кухню и к утру соединились с полком. Полк вошёл на реку Нарев.

Наревский плацдарм

Противоположный берег реки Нарев немцы укрепили заранее. Были построены сплошные проволочные заграждения, берег реки был минирован. Вдоль берега тянулись траншеи с бетонированными огневыми точками- колпаки. Когда наши подошли к реке на противоположном берегу немцев не было и наши подразделения с ходу на подручных средствах- плотах, лодках перебрались на другой берег реки и ухватились за клочок земли. Потом сапёрами по-быстрому был переброшен через реку наплывни пешеходный мостик. Река Нарев шире нашего Днепра в Смоленске раза в три. Через дня два был сооружён понтонный мост по которому пошли танки и орудия. В последствии было переброшено несколько мостов на сваях ( после расширения плацдарма). Два стрелковых батальона нашего полка с ходу форсировали реку, а третий батальон наступал вдоль реки Нарев тесня немцев влево. Этот батальон попал примерно в такую обстановку как я с обозом. Они без разведки вошли в деревню, а там оказались немцы, причем на огородах за сараями стояли их танки. Получалось это потому, что примерно около 2-й месяцев мы все время шли вперёд, прошли более 500 км от начала Белорусской операции у наших притупилось внимание к опасности. Немцы пустили вперёд танки и разгромили наш батальон. У наших было только легкое оружие. Спаслись из батальона только несколько человек в том числе старшина Понкратов. Он носил бороду и мы его звали "бородой". Он спрятался в стожке сена, немцы не заметили Командир батальона -капитан (фамилия забыл) с несколькими бойцами укрылись с сарае и отстреливались. Их окружили немцы ми предложили сдаться- в ответ наши открыли автоматный огонь. Тогда немцами был зажжен сарай. К вечеру подошло наше подкрепление и немцы были выбиты из населенного пункта. Командира батальона нашли сгоревшего и в вытянутой руке был автомат. Он предпочёл смерть, чем сдаваться в плен. Ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Родиной он был из Москвы.

Все последующие бои на Наревском плацдарме с конца августа 1944 года по январь 1945 года носили ожесточенный упорный характер. Наши непрерывно вели бои по расширению плацдарма и улучшению своих позиций. Немцы упорно оборонялись и контратаковали наших.

В октябре месяце наши перерезали шоссе между небольшими городами Пултуск-Макув. Интересное событие в это время произошло ночью. По шоссе шла легковая немецкая автомашина "Опель". Наши разведчики подпустили машину и открыли огонь. В машине ехали немецкий полковник, капитан и шофёр. Полковник и шофёр быс ли убиты, капитана с небольшим ранением в плечо взяли в плен. И при нас в землянке производили допрос. Оказывается они не знали, что наши подошли к дороге и ехали инспектировать( проверять) свои войска. Наревский плацдарм имел важное значение. Это было такое место, откуда в будущем мы могли идти без естественных преград до Данцига на Балтийском море.

30 октября 1944 года

Наше командование подготовило операцию по расширению плацдарма на левом крыле. В этой операции участвовали части двух дивизий. В течении всего дня 29 октября 1944 г. Велись наступательные бои. Нашим удалось атакой взять первую линию обороны немцев. Дальше наши встретили плотный огонь противника и продвинуться нес могли. Одна из рот нашего полка вклинилась далеко в расположение противника и была фланговыми ударами немцев отрезана от наших. Такая обстановка сложилась к вечеру. Когда стемнело командир полка подполковник Орлов вызвал нас, нескольких офицеров штаба, на наблюдательный пункт и приказал каждому идти на передний край, уточнить положение наших подразделений, особенно обратить внимание на стыки между батальонами. Мне было приказано разыскать вырвавшуюся вперед роту и установить с ними связь. Когда с автоматчиком(моя охрана) по проводу от НП полка добрался до батальона было уже около 12 часов ночи. В это время пришла кухня с горячей пищей и весь личный состав ел. Огневые точки были не оборудованы. Орудия некоторые были подтянуты к переднему краю стояли не снявши в передков. В общем обстановка была такая, что все устали, ночь велика и к утру всё успели сделать. Со стороны противника в это время огонь почти полностью прекратился, только в отдельных местах, изредка постреливали. Но зато было другое. Где-то в глубине немецкой обороны заводился танк и шёл к переднему краю и буквально не доходя до переднего края 200-250 метров остановился. Затем заводился второй танк в глубине обороны и двигался на передний край. Таким образом я простоял на переднем крае минут 40 и в это время беспрерывно подтягивали немцы танки на передний край. Ночь была звёздной, взошла луна. Всё было чётко слышно. Стало ясно что немцы готовятся к атаке. К роте, с которой не было связи я не пробрался, потому, что она была отрезана и впереди были немцы. Я решил вернуться на наблюдательный пункт и доложить командиру полка, что немцы готовят атаку. Когда возвратился и доложил, командир полка меня обругал, назвал трусом и приказал возвратиться в батальон и во чтобы то ни стали разыскать роту. Я снова с автоматчиком вернулся на передний край, передал комбату приказ командира полка и мы стали собираться с ним идти вперёд. Но в это время, примерно в 2 часа ночи 30 октября по всему фронту 2-х дивизий в воздух полетели немецкие осветительные ракеты, загудели немецкие танки и двинулись на наши позиции. По фронту танки шли не плотно- примерно 200-300 метров один от другого и за каждым танком бежала трусцой группа немецких автоматчиков. С танков вели пулемётный огонь, автоматчики стреляли на ходу. Вся стрельба велась только трассирующими пулями. Это сильно действовало на психику. Казалось, что на нас ведётся сплошной огонь. Кроме этого немцы беспрерывно бросали осветительные ракеты.

В начале немецкой атаки я залёг, а когда посмотрел налево и на право, то в траншеях наших никого не оказалось, все удрали. Вместе с ними удрал и мой автоматчик, я остался один. Когда посмотрел вперёд немецкий танк с автоматчиками от меня был метров в 70-80. делать ничего не оставалось и как только погасла осветительная ракета я побежал назад. Одет я был легко, на мне была только плащ-палатка, завязанная около шеи. Когда отбежал метров 300 снова залёг в одной из воронок от снаряда. Нужно было успокоить дыхание. Когда немецкие танки подошли снова метров на 100 я снова сделал бросок метров на 300. так повторялось несколько раз. Когда пробежал больше километра рядом, недалеко от меня разорвался снаряд, при этом сильно ударило в мою правую ногу. Но бежать я мог. Когда перебегал дорогу Пултуск-Макув, что правее меня немецкие танки уже были на дороге и лязгали гусеницами. Здесь я спустился вниз к реке( приток Нарева) и весь огонь теперь летел выше меня. Здесь начали встречаться наши бойцы. На моих глазах некоторые наши бойцы, бежавшие с переднего края бросались в воду, глубина была по грудь. Я постоял, подумал и не стал бросаться в воду, потому что можно было заболеть. Я пошёл вдоль реки, до этого мне было известно, что недалеко расположен командный пункт дивизии. Когда поравнялись с их блиндажом, услышал разговор комдива генерал-майора Опалина и начальника политотдела полковника Азейнштада. Полковник говорил, что надо срочно отходить, а генерал отказывался и приказал батарее "катюш" открыть огонь по площади примерно 300-400 метров впереди нас. После артиллерийского налёта "катюш" было слышно, как в расположении немцев поднялся крик и они стали отходить. К утру немцы заняли свою оборону, а наши свои позиции, которые были до 29 октября 1944г. Я забрался в один из пустых блиндажей и прилёг отдохнуть. Уснуть я не мог, потому что было сильное нервное напряжение. Когда рассвело осмотрел свою плащ-палатку- она была пробита в нескольких местах. Когда я бежал палатка веером развивалась вокруг меня. Болела моя правая нога- оказывается осколком снаряда срезало задний каблук кирзового сапога вместе с подошвой. Когда улеглись нервы, успокоился и обдумал всё. Только одно можно сказать- я легко отделался. Командир полка дал приказ найти меня, живого или мертвого. Он боялся, что я мог попасть к немцам или если живой мог рассказать руководству выше о неправильном его поведении и решении по моему докладу. Я это делать не стал. Но урок командир полка получил хороший от немцев.

Старший лейтенант Гутман-Петров

Помощников начальника штаба полка по личному составу служил лейтенант Гутман-Петров, по национальности еврей. В его обязанности входил учёт личного состава, комплектование личным составом подразделений, оформление документов по аттестованию офицерского состава и по награждению личного состава правительственными наградами. Кроме этого при этом помощнике находилось знамя полка с пятью автоматчиками для охраны. В ноябре месяце 1944 года наш полк был выведен из передовой на отдых. Отошли мы в тыл километров на десять с Наревского плацдарма. Расположились мы в сосновом лесу и сразу начали рыть землянки и строить блиндажи. В один вечеров я находился в наряде, дежурил по полку и за мной прибегает посыльный, чтобы я с Гутман-Петровым явились к командиру полка. Я зашёл в блиндаж, где располагалась четвёртая часть штаба полка, сказал Гутман-Петрову, что нас вызывает командир полка. Пришли к командиру полка, доложили, что явились по его приказанию. Командир полка с ходу матом, нецензурными словами обругал Гутман-Петрова, обозвал его негодяем, нечестным человеком и приказал ему сдать свои дела мне, а самому принять дела от меня. Оказывается Гутман-Петров оформил документы на себя и незаконно получил медаль "За оборону Москвы". Это раскопали работники "СМЕРШ" и доложили командиру полка. Когда вышли из землянки от командира полка Гутман-Петров стал расспрашивать меня какие обязанности он будет выполнять. Я ему рассказал, что будет ходить на передний край и увязывать стыки. Тогда он промолчал. Но через два дня мы не обнаружили Гутман-Петрова в полку. Человек исчез и никто не знал куда он делся. Ребята посоветовали проверить не оказался ли он в медсанбате. Оказывается он не только был в медсанбате, но и добился чтобы его эвакуировали. У него от страха быть убитым на переднем крае открылся дизентерийный понос. Когда закончилась война и мы ещё находились в Восточной Пруссии он прислал нам письмо из г.Куйбышева на Волге. Вот куда можно было улизнуть с фронта, с территории Польши. Ему потребовалась какая-то справка о службе. Мы выругались матом по его адресу и никакой справки не выслали.

Старший лейтенант Краснер

В декабре месяце 1944 года отделом кадров дивизии к нам был направлен заведующим учёта офицерского состава ст.лейтенант Краснер, по национальности еврей. У нас вакантных свободных мест не было, была полная укомплектованность. На этой работе был старшина Мигда, в прошлом учитель. В период оккупации он был на оккупированной местности и когда я принял отдел, органы "СМЕРШ" поставили вопрос, чтобы в штабе старшина Мигда не служил. Данных что он служил у немцев не было. Как работник он хорошо выполнял свои обязанности и я не торопился освободить его от должности.

В это время мы получили полный вещевой мешок наградных знаков от медали "За боевые заслуги" до ордена "Ленина".награды пришли личному составу полка за активные действия по расширению Наревского плацдарма. Самой кропотливой работой в этих случаях была выписать временной удостоверение к наградам и подготовить отчёт о вручении наград, один экземпляр которых шёл по инструкции в Президиум Верховного Совета СССР. При чём удостоверение должно выписываться с абсолютной точностью фамилии, имя, отчества награжденного. Чтобы ни одна буква не была искажена или написано по-другому, чем в наградных документах. Например, фамилию Ходунов нельзя написать Хадунов или Худунов. При оформлении документов Каснер неправильно написал чью-то фамилию и начал подтирать. Тёр до тех пор пока на бланке появилась дырка. Бланк был испорчен, а он относится к документам строгой отчётности. Чтобы списать этот бланк документ должен пройти на подпись от командиров полка, дивизии корпуса, командующих армией, командующего фронтом. Только после этого в Президиуме Верховного Совета СССР погашается номер этого удостоверения. Дело в том, что на фронте много погибло награжденных и любым орденом можно было завладеть. Главное было иметь документ к награде. Я вынужден был о порче документа-бланка докладывать командиру полка, который после моего доклада пришёл в бешенство, рассвирепел и приказал послать Краснера командиром взвода на передний край. Когда об этом я сказал Краснеру у последнего наступил шок- сперва по лицу пошли белые пятна, сменились на красные, губы начали трястись. Когда Краснер немного успокоился и смог проговорить, что спрашивает меня, а что можно сделать? Я ответил, что лично сам ничего сделать не могу и что помочь может только заместитель командира полка по тылу капитан Альперт, по национальности тоже еврей, ему нужен зав.делопроизвом в хозяйственную часть. Но надо, чтобы Альперт сам договорился с командиром полка. Краснер бегом побежал к Альперту. Примерно через час идёт Альперт, заходит ко мне в блиндаж и спрашивает, что- же тут надумал, разве два "француза" уживутся. Я сказал, что если сможешь уговори командира полка, чтобы разрешил к тебе направить Краснера. Примерно через час заходит снова ко мне Альперт и говорит пиши приказ, я договорился. Так решилась судьба Краснера. До конца службы в полку, до увольнения он служил в хозяйственной части, был благодарен мне, да по-видимому и сейчас нередко вспоминает меня. На переднем крае всё равно от него пользы не получилось бы. Скорее всего, что он тоже заболел бы, как Гутман-Петров.

14 января 1945 года

На Наревском плацдарме наш полк вёл бои до 14 января 1945 года. За четыре месяца боёв на плацдарме много людей погибло, выросло большое кладбище. В начале января 1945 года к переднему краю стала стягиваться артиллерия. Все кусты на глубину 3-4 км были забиты пушками всех калибров. Те, что нельзя было разместить в лесах и кустах ставились прямо в поле и маскировались (над орудиями натягивались маскировочные сети). Наш полк пополнился личным составом из маршевых рот. В полку насчитывалось около 1600 человек. Все чувствовали, что вот-вот начнётся наше наступление. И оно началось 14 января 1945 года, утром перед восходом солнца. Бой на прорыв обороны начался артиллерийским огнём. Плотность огня была такая, что отдельных выстрелов слышно не было. Наш блиндаж находился в 1 км от переднего края и все снаряды наших орудий и "катюш" летели через наши головы. Стоял сплошной гул, трескалась земля. Огонь был сосредоточен на отдельные участки. За огневым валом пошла пехота и когда артиллерия перенесла огонь в глубь обороны немцев наши с ходу ворвались в немецкие траншеи. Немецкая оборона затрещала. В местах прорыва были введены наш танки. Немцы не выдержали и побежали. Это наступление наших войск не прекращалось до последнего дня войны. Сперва мы шли на запад, затем не доходя примерно 70 км реки Висла резко повернули на север и 17 января 1945 года примерно в 3 часа дня перешли границу Польши с Восточной Пруссией. Наконец мы вступили на территорию врага. Бросалась в глаза разница между жизнью поляков и немцев. Поляки только назывались панами. Жили они экономически и по культурному развитию значительно хуже немцев. У каждого из наступающих при переходе границы было двоякое чувство. С одной стороны была радость и гордость, что мы дошли до логова врага. Но с другой стороны была безграничная злоба и лютая ненависть в заклятому врагу. Война в каждую семью нашей страны принесла горе, муки и страдания. У каждого из наступающих была листовка писателя Ильи Эренбурга "Убей немца". В листовке писалось, что немец разорил твои города и сёла, сжёг твой дом, убил твою мать, сестру, жену и детей, за что отомсти немцу, что эта месть священна. Кроме этого почти у каждого из наступающих были рубцы от ран, была пролита кровь на полях сражений и за годы войны каждый столько настрадался и намучился, что описать невозможно. Всё это из глубины души просилось наружу, требовало выхода на мщение за все лишения. Дополнительно ко всему на пути движения полка и других воинских частей нашего направления на немецкой территории недалеко от границы оказался спиртзавод с ёмкостями спирта. К вечеру все были пьяные. И началось такое, что в жизни можно увидеть только один раз. В населенных пунктах в домах ни одного гражданского немца не оказалось. Все бежали, побросав всё своё богатство и имущество. В сараях стоял скот упитанные коровы остфризской породы, свиньи, птица. Каждый немецкий дом на селе был из 5-6 комнат, обставлен хорошей мебелью- столами, стульями, диванами, зеркалами. Всё застлано коврами, на стенах дорогие картины. Одежда хранилась в дорогих шкафах и комодах. В буфетах стояла посуда из фарфора и хрусталя. В каждом доме был музыкальный инструмент- рояль, пианино или фисгармония. Снаружи и внутри домов всё было отделано культурно. Все печи и плиты были отделаны красной плиткой, во многих домах были камины. Все строения были покрыты черепицей. Везде был порядок и чистота с немецкой аккуратностью. И вот заходит наш русский солдат в этот немецкий дом с листовкой Эренбурга. А война продолжается, завтра ему снова в бой идти и с собой всё это добро не унести. Он находит на кухне бутылку с денатуратом. Немцы на грелках с этим спиртом разогревали пищу. Солдат выливает спирт на пол, из автомата расстреливает зеркала, буфет с посудой, рояль с пианино, вынимает спички и поджигает дом. Когда наступила темнота я стоял на улице и смотрел: горело всё вокруг по всему фронту. За одни сутки наши выжгли полосу глубиной на 15-20 км по всему фронту вдоль границы. Остались одни кирпичные коробки, да погибший обгорелый скот. На завтра во всех подразделениях и частях стали зачитывать приказ Сталина, чтобы прекратили жечь, что все нами завоёванное- это наше, что за это погибли миллионы наших людей. Не будь этого приказа мы на своём пути сожгли бы всё. Душа у русского человека добрая, отходчивая, да и приказ сыграл свою роль. На завтра уже меньше стало пожаров, а на третий день поджоги прекратились. Горели дома и постройки только в результате боевых действий. Нам в то время не было известно, что на Ялтинской конференции 1944 года было решено Восточную Пруссию разделить. Часть отдать Польской Народной Республике, а на землях вокруг Кёнигсберга образовать Калининградскую область в составе РСФСР. Все последующие дни до конца войны наш полк вёл бои на территории Восточной Пруссии, мы перешли из состава 2-го Белорусского фронта в 3-й Белорусский фронт.

Выход к Балтийскому морю.

Перейдя в подчинение 3-го Белорусского фронта, наша 48 армия в составе которой входило при полевых дивизий с приданными частями все последующие бои вела в Восточной Пруссии. Направление наше было на север, к Балтийскому морю. Бои носили ожесточенный характер. Это видно из понесенных потерь. При начале наступления 14 января 1945 г. С Наревского плацдарма в полку насчитывалось личного состава около 1600 человек. В конце февраля 1945г. В полку осталось около 700 человек, остальные выбыли по ранению или погибли. Я остановлюсь только на отдельных боях. В конце февраля месяца 1945 года нашему полку было приказано занять оборону на перекрёстке дорог, где расположено графство Ракенау. Когда полк передвигался штаб полка вместе с группой управлении, взводом автоматчиков двигался по шоссе, а батальон полка вместе с артдивизионом, миномётной и пулемётной ротами двигались параллельно в 2-х километрах. В это время немцы подпустили группу штаба полка к графству Ракенау, развернулись цепью и пошли в атаку. Туго пришлось нашим в тот день. Штаб полка полем отошёл к своим и завязался бой. В течении дня (короткого в феврале) немцы пять раз, во весь рост поднимались в атаку, стремились вырваться из Восточно-Прусской группировки и уйти на запад. К вечеру от стрельбы и перегрева вышли из строя почти все пулемёты. Всё поле вокруг графства было усеяло немецкими труппами. Было взято в плен около 70 человек. В этот день только благодаря случаю я не попал к немцам. Мне нужно было срочно попасть к командиру полка, на подпись документов. Командир полка согласно приказа должен был находиться в графстве Ракенау и я прямо по дороге направился туда верхом на лошади. Когда нас по дороге обстреляли я сошёл с лошади, оставил её Сергею Шутикову(ст.сержанту), а сам пошёл пешком. Не доходя 1 км до графства с куста около дороги вышел наш офицер-артиллерист и спрашивает: "Куда вы идёте?". Я ответил, что иду в графство Ракенау, там наш полк. Он мне говорит, что там немцы, а полк ваш отошёл левее. Не повстречай я этого офицера попал бы к немцам и в живых я не остался бы. Немцы, не разговаривая, расстреляли бы меня. Они были обозленные и обречённые, выйти на территорию Германии не могли, были отрезаны. Поэтому, попав к ним, рассчитывать на жизнь было бесполезно. Когда я разыскал свой полк, в это время зам.командира полка по политчасти, подполковник Берхман (по национальности еврей) допрашивал пленных немцев. Пленные немцы были заперты в сарай и их по одному автоматчики приводили в другой сарай на допрос. После допроса всех молодых немцев в возрасте до 30 лет Берхман расстреливал. Я его спрашивал: "Зачем он это делает". Он мне ответил: "Запомни, капитан, с молодыми немцами нам ещё придётся воевать, а старые сами подохнут". Вид у Берхмана был страшный, глаза налились кровью и были расширены. Мне стало жутко от увиденного и услышанного. Ещё не кончилась эта война, а он говорит, что ещё придется воевать. О жесткости боёв, которые нам приходилось вести говорит такой факт. В начале марта 1945 года немцы ночью напали на наше расположение. Все поднялись и стали отстреливаясь отходить. Когда назавтра снова занятии это место была страшная картина. Телефонист штаба полка, киргиз по национальности не смог отойти и был схвачен немцами. Тело его было изуродовано. Ногти на пальцах плоскогубцами сорвано до кости, сам весь исколот штыками. По всему было видно, что он принял смерть в больших муках. Одна из медичек, девушка тоже попала к немцам. Её раздели догола, издевались, убили и загнали кляп в половой орган. Картина была страшной и вызывала такую жгучую ненависть, что наши бойцы ещё яростнее били немцев. В середине марта месяца мы вышли к заливу Балтийского моря с немецким названием Фриш-Гаф. Этот залив от моря отделяла коса с немецким названием Фриш-Нерунг. Эта коса тянулась вдоль моря примерно на 80 км от Кёнигсберга в сторону Данцига, к устью реки Висла. Теперь мы вели наступательные бои вдоль берега залива в сторону Кёнигсберга, то есть шли с запада на восток. Не доходя примерно 30 км до Кёнигсберга этот город-крепость была взята штурмом нашими войсками. Остатки немцев бежали на косу, куда вслед устремились и наши войска. Добивать немцев на косе Фриш-Нерунг было поручено нашей 48 армии. Большинство воинских частей, штурмовавших Кёнигсберг были пополнены личным составом, вооружением и через всю страну отправлены на Дальний Восток, на Маньчжурскую границу против японских самураев.

Отравление

В феврале месяце 1945 года на территории Восточной Пруссии одна из рот нашего полка во главе с её командиром захватили бочки какой-то спиртосодержащей жидкости. Без проверки, вся рота напилась. Те кто выпил более 200 грамм все отравились и умерли. Кто выпил небольшую дозу, ослепли и были эвакуированы в госпиталь. Умирали отравившиеся страшной смертью. Кровь в организме сворачивалась- они синели и чернели. От нестерпимой боли извивались и корчились как змеи, просили своих товарищей пристрелить их. И всё это проходило в полном сознании до последнего вздоха. Обидно и жалко было на них смотреть. Ведь все мы чувствовали, что война идёт к концу. Пройти всю войну, принять столько страданий и мук и теперь так глупо умирать. Когда мы подсчитали, оказалось одних только умерших от отравлений около 70 человек. Когда стали писать извещения родным о смерти, я дал распоряжение написать, что погибли в бою за честь и независимость нашей Родины. У меня не укладывалось в сознании вся трагедия для родных, если сообщить, что они отравились. Война есть война, и много было случаев напрасной гибели наших людей.

На моих глазах был случай в Восточной Пруссии. На дороге образовалась пробка. Наши наступали. В движении был весь фронтовой тыл. Шёл обоз, артиллерийские упряжки, машины с прицеленными орудиями, миномётами. По краям дороги шли бойцы с автоматами, пулемётами, противотанковыми ружьями, пехотными миномётами. И вот растянувшуюся колонну сзади стали подпирать танки и самоходные орудия. Их надо было пропустить вперёд, на прорыв. Один из танкистов стал регулировать движение танков и сам попал под гусеницу танка. В одно мгновение его растёрло между звёздочкой и гусеницей. Он и крикнуть не успел, как его не стало. В одной из пробок старшина нашего батальона стал со своими повозками пробиваться вперёд. На повозках были боеприпасы, которые нужно было срочно доставить в батальон. Его один из офицеров соседней части не пропустил, а когда он вступил в спор, то вынул наган и застрелил его. Обидней всего получить такую смерть, не в борьбе, не в бою, а по дурости и неосторожности наших людей.

Бои на косе Фриш-Нерунг

Конец войны

Во второй половине апреля 1945 года наш полк снова вступил в бои с остатками немецких войск, бежавших с большой земли после разгрома Восточно-Прусской группировки и взятия Кёнигсберга на косу Фриш-Нерунг. Расстояние от земли до косы- ширина залива 9-12 км, ширина косы 5-6 км. Сама коса вся покрыта сосновым лесом. По берегам косы стояли виллы, особняки, оборудованы пляжем, где на природе отдыхали немцы. Боевые воинские части на косу были переброшены на кораблях и самоходных баржах. Все тыловые подразделения-склады, боепитания, с продовольствием, вещевым довольствием остались на большой земле. Четвёртая часть штаба полка тоже была оставлена на большой земле. Мне как помощнику начштаба полка с документами приходилось ездить на косу каждый день или через день на подпись приказов и документов к начштаба полка и командиру полка. Переплывал залив на самоходной барже или катере. Последний раз я переправился на косу к обеду 7 мая 1945 года. Пока рассмотрели документы у начштаба полка и собрал данные о движении личного состава( убитые и раненые) наступил вечер. Мне нужно было ещё попасть на наблюдательный пункт к командиру полка. Перед заходом солнца я по срезанным деревьям прошёл просеку. Сделали её немцы от залива до моря и заминировали. Эта просека была взята нашими одни сутки назад и была ещё не разминирована. Были сделаны только проходы по которым ходили наши бойцы. Я об этом не знал и прошёл по заминированной просеке. Узнал об этом от наших солдат когда прошёл просеку. Обошлось всё благополучно потому, что я нигде не становился на землю, а прыгал с одного срубленного дерева на другое. Когда пришёл к командиру полка и доложил, то он меня не принял, сказал, что некогда и что сейчас наш полк выходит из боя. Передний край принимает другая часть. Вместе с полком стал отходить по проходам и я. Когда отошли в тыл километров на пять был объявлен привал. Я лёг под сосну, под голову положил папку с документами, накрылся плащ-палаткой, с которой мы не расставались и через 1-2 минуты спал мертвецким сном. Были мы молодые и засыпали с ходу. Тем более, что на протяжении всей войны когда находились в боях нормально никогда не спали. Было это в начале 12-го часа ночи. Сплю и слышу, что кругом всё трещит и грохочет. Просыпаюсь примерно в половине 12 часа ночи и ничего понять не могу. Только слышно, что на немецких позициях идут сплошные разрывы и видно в воздухе, как в сторону немцев со всех сторон летят снаряды. С большой земли через залив бьют дальнебойные орудия, работают все орудия с кораблей Балтийского моря. Стреляют со всех стволов артиллерии и миномётов, находящихся на косе. Оказывается, это была последняя "симфония" войны. Наше командование за 30 мину до 24-00 в ночь с 7 на 8 мая отдало приказ открыть огонь по немецкой группировке из всех видов оружия. Когда на часах стрелки показывали 24-00 поступил другой приказ- прекратить огонь всех видов оружия. Бой стихает, а через 5 минут совсем прекратился, не стало ни одного выстрела. Когда стихло стало слышно как плещутся морские волны и поют соловьи. Все, кто в это время были на косе сперва были в недоумении. Почему прекратился грохот и огонь, который длился почти четыре года. Через несколько минут все, кто остался в живых, очарованные тишиной в один голос стали кричать: "Конец войне! Кончилась война!". Вот так эта проклятая война начиналась грохотом орудий и стрельбой, смертью и пролитой кровью- этим она и кончилась. До утра больше никто не уснул. Началась безграничная радость. Мы победили.

Первый день после Победы

По условиям капитуляции и прекращения огня немецкие войска 8 мая 1945 г. В 6 часов утра должны были сложить оружия и начать сдаваться в плен. Когда наступило это время немцы добровольно в плен не идут. Отдельные наши бойцы на переднем крае начали разговаривать с немцами и даже открыто подходить к их окопам. Немцы свободно подпускали к себе наших, но в своё расположение не пускали, говорили, что если пойдёте дальше будем стрелять: пук-пук. В 7 часов утра отправилась к немцам наша парламентская группа. Её встретили немцы мирно, без огня и она в сопровождении немецкого офицера была доставлена к их группенфюрреру. Руководителю группы немецких войск было заявлено, что если в 8 часов утра они не начнут сдаваться в плен, то будет открыт огонь из всех видов оружия до полного уничтожения группировки, что будет пролита напрасно кровь, что группировка обречена. Наша парламентская группа из трёх офицеров возвратилась обратно, немцы отпустили её. Когда наступило 8 часов утра 8 мая со стороны немецкого расположения появилась первая колонна немецких пленных. Построены они были повзводно вместе со своими офицерами, без оружия. Приём пленных проходил в течении нескольких часов. На нашем участке, на косе шириной 6 км сдались в плен около 12 тысяч немецких солдат и офицеров.

При приёме пленных офицерский состав был отделён от рядового и младшего командного состава. Офицерам было оставлено холодное оружие. Всем пленным немцам были сохранены личные вещи и награды. В 12 часов дня с одной из групп пленных на самоходной барже я переправлялся на большую землю. Как только погрузились на баржу все немцы сразу начали есть, открыли свои рюкзаки и сумки, достали продукты. Отправляя в плен немецкое командование всем выдало по одному бруску хлеба(небольшая булка), небольшой кулак сахарного песка(грамм 200) и около 100 грамм комбижира. Видно, что с продуктами у немцев дела были плохие, что отправлять в плен своих солдат они ничего больше дать не могли.

По- немецки я плохо понимаю, но 500 слов немецких мною было заучено. Я разговорился с одним ефрейтером и спросил его где воевал. Он мне ответил, что служил телеграфистом в штабе. Был во Ржеве и Смоленске. Значит этот немец бежал из Смоленска по магистрали, мимо Гусино, был на моей Родине. Весь день 8 мая наши солдаты радовались, что они остались живы, дожили до Победы, свою радость каждый выражал по-своему. Одни садились и писали письма всем своим родным и близким, другие собирались группами и под гармонь или аккордеон танцевали, пели песни, третьи выражали свою радость стрельбой из автоматов в воздух- -салютовали. Соберётся 3-4 человека, поднимут автоматы вверх и начинается стрельба пока не кончатся патроны в диске.

После войны

После окончания боёв на косе весь личный состав полка был переброшен на большую землю в Восточную Пруссию. Первое время приводили себя в порядок, затем стали заниматься боевой и политической подготовкой. Располагались в немецких домах. Все спали на кроватях, на немецких перинах. В июне 1945 года получили приказ об охране дороги Гитлер-штрасса. Эта бетонная дорога с 2-х сторонним движением, шириной около 20 метров проходила от Кёнигсберга на запад, через всю Восточную Пруссию. По этой дороге начали гнать скот в нашу страну, отобранный у немцев. Полк стоял на дороге протяженностью около 100 км.в основном по дороге гнали коров чёрно-пёстрой породы остфризен. Этот скот раздавали в нашей стране семьям наиболее пострадавшим в период войны и оккупации. Одновременно наши войска начали оставлять Восточную Пруссию, возвращаться на Родину и по актам передавали населенные пункты Польской администрации. Надо сказать, что для оставшегося немецкого населения эта процедура проходила драматично. После боёв гражданского немецкого населения осталось мало. Это были старики, женщины и дети. Пока были наши, они жили спокойно. Но как только стали приезжать поляки- их стали грабить. Поляки ночью врывались к немцам, поднимали их с постели, ставили к стенке, а сами забирали всё, что имело ценность вплоть до постельного белья. После этого к утру кто-то из немцев кончал свою жизнь- болтался в верёвочной петле. Когда наши оставляли населенный пункт немцы плакали и просили наших, чтобы их забрали с собой, только не оставляли полякам. В последствии всех оставшихся гражданских немцев перевезли на кораблях или по железной дороге на территорию Германии. В Восточной Пруссии не осталось ни одной немецкой семьи. К концу августа перегон скота закончился и поступил приказ о возвращении на Родину. В начале сентября все полки дивизии погрузились эшелонами и направились в Кировскую область. Пока мы находились на территории Польши, затем Германии, нам кроме своих денег давали денежное содержание в Польше- злотыми, в Германии- марками. Свою валюту мы на руки не получали, как правило подписывали в фонд Красной Армии; подписку на заём тоже полностью отдавали в фонд Армии. О деньгах в то время мы совершенно не думали, потому что неизвестно было останемся ли живым. Перед отъездом из Германии все марки нам заменили на свои деньги.

Домой

После погрузки в эшелон паровоз дал гудок, застучали колёса на рельсах и мы тронулись на Родину. По названиям станций мы поняли, что едим в направлении Кёнигсберга(ныне горд Калининград).

В нашем эшелоне были погружены все склады полка- боевого, продовольственного и вещевого снабжения, а также все службы управления полка. Командир полка, начальник штаба полка вместе со своей свитой(охраной, ординарцами) ехали в отдельном вагоне. Остальной личный состав все были погружены в крытые товарные вагоны, оборудованные для перевозки людей. Лошади, коровы(трофейные) были также погружены в товарные вагоны. Транспорт, автомашины, повозки, кухни были погружены на открытые платформы.

Тронулись мы после погрузки к вечеру, а назавтра утром, когда проснулись оказались на железнодорожном узле города Кёнигсберг. Всё кругом лежало в развалинах. На железнодорожных путях стояло огромное количество вагонов и паровозов. Весь подвижной состав с Восточной Пруссии был стянут в Кёнигсберг. В Германию они не смогли увезти подвижной состав, так как он был отрезан нашими войсками.

Дальнейший наш путь лежал через Литву. На протяжении всего пути, где прокатилась война не было уцелевшего вокзала или железнодорожной станции. Когда эшелон пошёл по территории Белоруссии и стало ясно, что наш путь лежит через Смоленщину я написал рапорт на имя командира полка с просьбой разрешить мне отпуск и побывать дома. Командир полка прочёл мой рапорт и наложил резолюцию представить мне отпуск, выдать проездные документы. Одновременно командир полка приказал зам.командира полка по тылу капитану Альперт обеспечить меня на период отпуска продуктами, чтобы я не голодал. Теперь на каждой остановке с помощью ребят я начал готовиться к отпуску. Получил и перенёс в сой вагон три мешка муки, сухой паёк- консервы, концентраты, колбасу, шоколад. Подготовил свой чемодан и вещевой мешок. Так как вещей набралось много пришлось одновременно выписать отпуск своему ординарцу- старшему сержанту Сергею Шитикову. Он родиной с Дубровского района Брянской области.

Когда поезд прошёл станцию Орша, а это уже было поздно вечером, начал внимательно всматриваться в местность, чтобы не проехать свою станцию Гусино. Дело всё заключалось в том, что эшелон на всех станциях не останавливался, мог провести меня мимо Гусино. Примерно в три часа ночи эшелон остановился. Кругом поле и никаких строений. Что за остановка спросить не у кого. Пришлось сбрасывать вещи и высаживаться. Когда эшелон тронулся, в одном месте заметил огонёк. Оставив ординарца с вещами, пошёл узнавать, где мы находимся. Оказывается, это была станция Осиновка, а огонёк горел в вагоне, который стащили с рельсов. Это был такой вокзал на станции "Осиновка". Мне сказали, что через два часа будет поезд Орша-Смоленск. С этим поездом ранним сентябрьским утром я и доехал до станции Гусино, где пришлось снова разгружаться. В Гусино, пошёл искать Бекасову Татьяну- она Родиной с нашей деревни, в это время работала в Гусино зав.магазином. Когда нашёл дом, где она жила оказалось, что вместе с ней живёт её родственница Скачкова Мария. Вместе, общими силами за два рейса перенесли все мои вещи. Хозяйка сразу разболтала пшеничную муку и стала печь блины и лепёшки. Были открыты консервы, нарезана колбаса, девчата поставили на стол бутылку водки-сырца и начался пир- горой. В связи с тем, что последние две ночи я почти не спал, был рад что скоро буду дома- водка быстро сделала своё дело. Я уснул и проснулся только после обеда, в третьем часу. Ординарца оставил с вещами, а сам пешком отправился домой. Когда пришёл, мать уже знала, что я приехал и нахожусь в Гусино. Кто-то побывал в Гусино и пока я спал успел вернуться в д.Зебревицу и рассказать, сразу была послана лошадь с повозкой в Гусино, на которой привезли мои вещи. Ездила за вещами Луша Ивановна- жена моего братишки Филиппа. На завтра я написал отпускные документы своему ординарцу и он уехал в отпуск. Так начался мой отпуск и отдых за четыре года войны.

Крещение Шурика

В период отпуска приходит ко мне Белов Иван Алексеевич- сын моего крёстного отца Белова Алексея Михеевича и просит, чтобы я был крёстным отцом его сына Шурика. Я его спросил, а кто будет крёстной матерью. Он мне отвечает, что крёстной матерью попросил Никифоровскую Лидию Фёдоровну. Она в это время работала председателем местного колхоза "Коллективная жизнь". Утром, в один из сентябрьских дней 1945г. Белов Иван отвёз нас на лошади к пригородному поезду и мы поехали в Смоленский Успенский Собор крестить Шурика. Когда стали в соборе перед купелью поп спрашивает меня: "А вы в бога верите?". Я ему ответил, что мы привезли крестить ребёнка и это никакого отношения не имеет -верю я в бога или нет. Поп посмотрел на меня - я был в военной форме с капитанскими погонами и больше ничего не стал спрашивать, окрестил Шурика. После церкви я, кума Лида, мать Шурика Елена вместе с ребенком по моему предложению пошли на вокзал в ресторан, взяли водочки, закуски и как положено отметили это крещение. Обратно из Смоленска приехали пригородным поездом (самоходом его называли у нас) в Гусино, где на лошади нас встречал Белов Иван. С этого времени у нас стали самые близкие отношения с Лидой. В последствии мы вступили в брак и связали навсегда нашу жизнь...

Смотрите также:

• Под гул снарядов. Ветеран из Калининграда вспоминает, как освобождали Прагу →
• Приказы не обсуждаются →
• Пешком на Камчатку →