Незадолго до Дня филолога в Калининград на XVI фестиваль «С книгой - в 21 век» приезжал Евгений Водолазкин, известный российский литературовед. О будущем отечественной литературы и повальной безграмотности населения с автором романов «Соловьев и Ларионов», «Лавр», «Похищение Европы» побеседовал журналист «АиФ-Калининград».
Взгляд с высоты
Марина Обревко, KLG.AIF.RU: - Отечественная литература несколько десятилетий пребывала в кризисе. Есть подвижки?
Евгений Водолазкин: - Мне представляется, что у современной литературы неплохие шансы, потому что сейчас относительно спокойное время. В такие периоды к литературе относятся с большим вниманием, чем во времена исторических катаклизмов - революций, войн, когда действительность интереснее литературы. Увы, я не могу сказать, что сейчас стали больше читать. По статистике, 32% населения вообще не читает. Зато оставшаяся часть населения стала читать книги более высокого уровня. А в 90-е годы и в начале двухтысячных литература была слегка маргинальной. Общество было в истерике, ему было не до изысков.
- Быть может, произведения таких популярных в девяностые годы авторов, как Пелевин и Сорокин, были своего рода барометром, который показывал градус всеобщего смятения?
- Вы правы, и мы должны быть им благодарны за литературный памятник смутной эпохи. Знаете, тогда литература проигрывала публицистике, она не могла быть настолько мобильна. Требовались немедленные ответы на вопросы, а литература таких ответов дать не может. Литература - это взгляд на происходящее с высоты птичьего полёта.
- Ваш самый известный роман «Лавр» - погружение в далёкое прошлое Руси. Что предопределило такой интерес к истории?
- Древняя Русь в моём романе - фоновый образ. Разумеется, я старался не допускать ошибок в описании Средневековья, но постарался «потушить» его, чтобы оно не занимало специального места. В первую очередь меня интересовал человек - как и при каких обстоятельствах он может проявить свою сущность: самоотверженность, преданность, любовь.
- Своим учителем вы называете академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Какое влияние он на вас оказал?
- Он по-настоящему открыл для меня мир Древней Руси. Помню, как впервые увидел его осенью 1986 года. Меня ему представили, я трепетал. А после этой мимолётной встречи сразу оказался на банкете, посвящённом восьмидесятилетию Дмитрия Сергеевича. У нас всегда в таких случаях готовились капустники. Лихачёву он очень понравился. Он даже прослезился и сказал: «Как хочу вас всех обнять!».
Дмитрия Сергеевича называют «совестью русской интеллигенции». И он действительно таким был, да и является, потому что человек со смертью не исчезает. Другое дело, что он относился к пафосным эпитетам очень здраво. Был весьма самоироничен. Когда в Академии наук праздновалось его 90-летие и звучало множество пафосных дифирамбов, он встал, улыбнулся и сказал: «Здесь прозвучало так много лестного, что можно и воспарить. Но меня оправдывает лишь одно обстоятельство. Я так стар, что меня уже невозможно испортить».
Душа болит
- Вы выросли в Киеве. Как воспринимаете события на Украине последних двух лет?
- Для меня Украина и Россия всегда были единой страной. И у меня разрывается сознание, когда разрывают на две части одну великую страну. Это больно.
- Сегодня одним из национальных героев Украины «назначен» гетман Мазепа. Вспоминаются слова Александра Пушкина о нём: «Что кровь готов он лить как воду, что презирает он свободу». Великая литература нас ничему не научила?
- Пророчества, которые в ней содержатся, всегда потрясают. Булгаков в «Белой гвардии» гениально предвосхитил сегодняшнюю трагедию Украины. Так же, как и Пушкин в «Полтаве». Но все гражданские войны не вечны, как учит нас история.
Где ставить ударение?
- Акция «Тотальный диктант», зародившись несколько лет назад в Новосибирском университете, распространилась по всему миру, превратившись в новый ликбез. Как вы думаете, в чём секрет популярности «Тотального диктанта»?
- Это не механическая диктовка, а ещё и процесс обучения. В некоторых городах за несколько месяцев, в других - за несколько недель производилось бесплатное обучение, разбирали орфографические и синтаксические сложности. В прошлом году диктант писали сто тысяч человек, в этом - сто пятьдесят. Это форма любви к родному языку.
- Отрывок из вашего нового романа «Авиатор» зачитывали на «экзамене». Почему выбар пал на него?
- Мне кажется, сейчас художественное повествование уместнее. В диктант вошли три фрагмента о Петербурге, общее их название - «Волшебный фонарь». Так назывался предшественник диаскопа, который показывал картинки - города или пригорода, Финского залива.
- Тем не менее наши соотечественники изысками речи не блистают.
- Говорят довольно плохо, к сожалению. Особенно это горько слышать из уст журналистов, которые обязаны говорить хорошо. За прошедшую пару недель я вдруг с изумлением услышал на центральных телеканалах слово «искра» с ударением на «а». Это грубейшая ошибка, и я ещё понимаю, если бы её допускал, к примеру, электрик. Но когда это говорит журналист, остаётся только руками развести. Раньше это было невозможно и расценивалось как удар по репутации.
- А как вы воспринимаете повальное увлечение интернет-сленгом?
- Интернет-язык - явление вчерашнего дня. Сегодня это уже не круто.
- Уже не первый десяток лет ненормативная лексика прочно завоевала позиции и в литературе, и на подмостках. В соцсетях это вообще стало обычным делом. Вас это шокирует?
- Ненормативная лексика - часть русской лексики. Я категорически против мата как постоянного языкового фона. Но если на вас что-то свалилось сверху или вы огорошены каким-то сообщением - это отличная анестезия. Я могу в экстремальных ситуациях позволить себе крепкое словцо. Диалог грузчиков невозможно передать языком Малого театра. Мат - очень выразительное средство, но хорош лишь как порция крепкого перца.